В царившей здесь тишине острый стук каблучков дражайшей дивы по мраморному полу слышался более чем отчетливо. Странный ритм и темп – если учесть, что Анна всегда прислушивалась к своим шагам… Нет, ей даже нравилось равномерно выстукивать ритм своих шагов, иногда даже меняя его в танцевальные па. Сегодня я танцую танго, откинув назад волну волос, цвета спелой медовой пшеницы. Завтра – вальс, послезавтра – зажигательное фламенко… Разные стороны разной натуры. Такова была Анна Стораче.
На нее редко находило состояние, а’ля «вот я иду вперед, иду себе, иду и иду, никого не замечая, и смотря сквозь толпу блуждающе бесцельно взглядом». Но вот именно сейчас, почему-то мисс Стораче в упор не замечала никого в этом полутемно-сумеречном мареве коридора роскошного здания театра. Просто шла вперед, стараясь ни о чем не думать, и от нечего делать, считая свои шаги.
Невыясненным осталось, зачем же она пришла сюда в столь ранний час? Да, сторож был весьма удивлен, распахнув заспанные глаза и увидев перед собой блондинку, которая ежилась от холода и исподлобья сверлила взглядом закрытые парадные двери. Да, сегодня, пожалуй, она зайдет именно как зритель. Погруженная в свои мысли, Анна начисто забыла, что она идет сейчас по широкому фойе, и запросто может кого-нибудь да и встретить. А зря-я-я, оч-чень зря!
Очнулась она, уже потирая плечо, в котором наблюдалась резкая боль. Вот, так всегда и бывает – нарисуется какой-нибудь… Ой! Анна подняла глаза и пораженно выдохнула, замерев на месте. Почему же она так удивилась? Наверное, это было загадкой даже для нее самой.
Перед ней стоял Ганс Нойманн, работник сцены. Человек, о котором она знала многое, но заочно, и то благодаря другим. Человек, с которым она так и не была знакома. Досадное упущение, не правда ли? Но вот кажется и появилась великолепнейшая возможность исправить это дело.
- Доброе утро, – сощурилась Анна, делая непроизвольный шаг назад, - простите, я вас не заметила, - конечно, оправдывалась мисс Стораче редко, но на всякий случай надо быть дипломатичной – мало ли, какие думы тревожили сейчас этого молодого человека.
Спустя секунду, вернув самообладание и способность ориентироваться на месте, мисс Стораче уже довольно пристально разглядывала Ганса. Это являлась одной из ее наиглавшейших привычек – она рассматривала людей так, что далеко не каждый мог выдержать этого пристального и глубокого взгляда. А вот мужчина, кажется, выдержал – посмотрел ей в глаза, решительно, в этом взгляде даже можно было прочитать скрытый вызов.
В Анне тут проснулось уважение. Если он будет ее противником – что ж, хороший и сильный выбор. А если же другом – с таким можно хоть и на край света пойти.
Девушка вопросительно приподняла левую бровь и сложила руки на груди, явно ожидая ответа или хоть какой-то реакции. Нет, конечно, можно было бы и дальше так стоять, да что там – хоть весь день! – но мисс Стораче по природе своей была слишком уж нетерпелива…
Он буркнул что-то явно недоброжелательное и гордо продефилировал мимо. Та-а-ак. Анна нахмурилась, кусая губы. Отлично. Этот день просто шикарен, черт побери.
Сначала скандал, который закатила девушке прислуга, затем еще одна глупая ссора, это эмоциональное напряжение других людей, которое давило на девушку всей своей стальной тяжестью.. Иногда хотелось вот просто так, взять, да сесть на эти ступеньки, спрятать лицо в ладонях и всласть разрыдаться. Громко, надрывно – чтобы все сразу поняли, что у нее не все в порядке, и прекратили задавать идиотские вопросы. Но нет, мы же, черт возьми, iron lady, железная дама, нам не комильфо показывать эмоций – закуску из слез подадут завтра.
Что ж, а вот выполнить первую часть своего импровизированного плана девушке ничто не мешало.
Тихо выдохнуть и мягко опуститься прямо на холодные мраморные ступени, любовно разглаживая складочки на платье. Что ж, можно и посидеть, пока никто не видит, привести мысли, которые бились в голове испуганными бабочками, хоть в какое-то равновесие…

Она задумалась настолько, что даже не слышала легких невесомых шагов за спиной. На колени падает потрясающей красоты белоснежная роза, а брови в удивлении взлетают вверх. Медленно обернуться, и тихо выдохнуть:
- Grazie, - Северино. Ч-черт, как же он не вовремя, есть величайший риск вот просто обнять его, да и разрыдаться на плече. От всего, что накопилось в душе, всей обиды, горечи, бесконечного одиночества и боли. Но нельзя, будь проклят этот мир с его воспитанием!
- Печальны? – Анна приподняла левую бровь, и натянуто улыбнулась, - ну что вы, синьор, ничуть не печальны. Наверное, вам просто показалось…
Ага, а наш великий герцог Мекленбург-Стрелица – идиот. Кого ты пытаешь обмануть?
Тихо выдохнуть и поджать губы – нет, она вовсе не хотела, чтобы Северино уходил, даже наоборот. Такой замечательный человек, и в то же время, они были такими разными! Начиная от темперамента, и заканчивая внешними данными. Но оба, тем не менее, прекрасные певцы, у каждого свой уникальный талант, связывающий порою их воедино. Странные хитросплетения великой судьбы.
После нескольких мгновений молчания Анна вдруг, подобрав подол платья, подвинулась, чтобы ее черноволосый собеседник мог опуститься рядом, и даже…
О нет, нет-нет-нет-нет, не-е-е-ет! Даже не думай.
Сколько же раз она рисовала себе различные ситуации, яркие картинки, воображаемые истории, как, например – Анна Стораче замужем, и вовсе уже не Стораче. Анна и ее дети. Анна и ее любимый человек…
Когда доходило до этого, порою девушка была готова рвать на себе волосы и просто-напросто выть. Как волчица на луну. До невозможности невыносимо было думать о том, чего никогда не случится, ведь просто не суждено. Хотя, взять того же Северино – казалось, они были бы отличной парой и замечательно уравновешивали бы друг друга. А что? ведь для других, для общества, так оно и было – они всегда появлялись вместе, держались за руки, Анна даже улыбалась, что было ей дико не свойственно. Но стоило только выйти за пределы гостиной…
А может, начать все сначала?
Легкая улыбка тронула бледные губы девушки, холодные пальчики прикоснулись к нежнейшим и белоснежным лепесткам розы – какая ирония! Белая роза для Снежной Королевы.
- Признаюсь, удивлена видеть здесь в столь ранний час такую прекрасную душу, синьор, - девушка небрежно смахнула со лба прядь белокурых волос, - тоже не спалось? – ага, тоже.
Лучше бы ты спросила – тоже кошмары? Тоже вся прислуга устроила бунт, и ушла, сделав финт крылом?
Бред какой.
Сейчас он был так близко, до такой степени, что можно было увидеть собственное отражение в необычных глазах. Интересно, а что бы и правда он подумал, если б Анна все же решилась на столь безумный поступок в духе всех представительниц прекрасного пола, как тихие всхлипы на плече прекрасного мужчины да изливание души в самой, что ни на есть, печальнейшей из форм?
Сцепить ладони в замочек и положить на колени. Но девушка все еще продолжала вглядываться в глаза Северино.

До чего чудной бывает наша с вами жизнь! Порой она сталкивает нас с такими нелепыми вещами, что хочется хохотать до упаду, а порой она умудряется совместить ну совершенно различные ситуации. Последнее, к слову, превосходно наблюдается именно сейчас, в этой милой беловолосой даме. Привычка переходила в безмолвное ожидание чего-то нового, такого, что могло бы раз и навсегда поменять их отношения. Ей до зубного скрежета надоела вся эта недельная обыденность, столь привычное ожидание очередного понедельника, и буря непонятных, каких-то граничащих с безумием, и глубоко безудержных эмоций при виде Северино. Ах, как ей иногда хотелось просто содрать со своего лица эту самодовольную усмешку, вцепиться в волосы, заставить свою душу выть от отчаяния и странной боли... Жизнь расставляет интересные акценты, путает нас, сбивает с тропы начинаний и водит лесами довольно странных намерений. Сегодня ты твердо решил, что пойдешь направо — но вдруг встречаешь на своем пути стену. Разумеется, можно обойти, можно перелезть, а можно плюнуть на все, да и пойти в совершенно другую сторону — к чему эти трудности?
Лед и пламя. Буря и штиль.
Анна и Северино.
Она чуть сильнее сжала запястья Северино, словно и не желая этим ничего сказать — вновь штампы, привычки, боязнь чего-то нового и нежелание отказаться от повседневности. Утомительная пауза, тяжелый, и какой-то слишком пристально-долгий взгляд, глаза в глаза, пытка серой сталью, эта удручающе-давящая тишина и какая-то слишком наигранная улыбка бледных и тонких губ.
- Что?... – невольным полушепотом, - ведь это же… - она тихо выдохнула, и пристально посмотрела в глаза своему собеседнику… - не может быть, - настолько точно! даже зрачки ее расширились от немого удивления, - а впрочем, забудьте, - тихо отрезала девушка, резко отворачиваясь и кусая губы.
- Я тоже так думаю – с утра здесь настолько спокойно, что можно танцевать вальс, закрыв глаз – и никто не помешает, - и, повинуясь абсолютно спонтанному порыву, девушка положила голову на плечо Северино и действительно закрыла глаза, - вы любите вальс, синьор? – зачем-то добавила Анна, мягко улыбаясь. Совершенно на нее не похоже.

Казалось, этот театр в столь утренний час стал просто приютом для одиноких душ, коих с появлением Северино стало на одну больше. А ведь он был прав, сказав так насчет вальса – в глубине своей души Анна придерживалась того же мнение. Танец строится на доверии, вы легко, призрачными тенями скользите над паркетом, едва касаясь его ногами… Льется прекрасная музыка, можно даже закрыть глаза, оставаясь в этой чарующей обстановке, и абстрагируясь от внешнего мира и его влияния. Полностью. Ее лицо, словно идеальная маска, приняло по обыкновению называющееся любопытным, выражение, тонкие пальцы нашли умиротворение на колене, согнутом в немного неправильном угле – со стороны могло показаться, что нога мисс Стораче сломана пополам.
Молчит.
Леди, видимо, решила взвесить все аргументы, растягивая губы в невесомой улыбке – что ж, ее полное право. Молчание затягивалось, грозясь превратиться в угнетающую разум тишину. Решив, что на данный момент такое допускать не требуется, Анна снова заговорила:
- Может и не откажу, - голос ее ничуть не изменил своих привычных интонаций, будто бы и вправду ничего необычного не было, а Анна все еще спускалась по лестнице в кухню, дабы самой приготовить свой утренний кофе, - вы отличный танцор, насколько мне известно, так что почему бы и нет? – когда он осторожно, словно девушка была хрустальной и могла рассыпаться от малейшего прикосновения, взял ее за подбородок, Анна вздрогнула. Нет, не от неприязни или отвращения, нисколько. Она была удивлена теплотой его рук, его глазами, которые были сейчас так близко, и в которых читались всевозможные оттенки эмоционального напряжения, так ритмично бьющегося где-то внутри.
Что ж, Стораче, конечно, была сволочью редкостной, но обманывать таких людей ей не хотелось. Равно как и просто уйти, махнув на прощанье изысканно-надушенной перчаткой.
Они станцуют вальс.
Изящно подняться на ноги одним слитным движением, и дождаться, пока кавалер подаст ей руку- такой привычный, но в то же время необычный алгоритм действий. Взгляд, до этого блуждающий абсолютно бесцельно, выхватил из утреннего марева сонного еще театра глаза синьора Бертольди – снова.
Ага, смотри не влюбись, - язвительно прошипело внутреннее темное альтер-эго, но было успешно отодвинуто на второй план.
Итак, карты брошены, и пути назад уже не будет. Готова ли она вот так, здесь и сейчас, поставить крест на прошлой жизни? Ведь если так и пойдет, то перед Северино предстанет Анна Стораче-настоящая, та, которая жила где-то за тоннами ледяных образов внешнего безучастия, та Анна, к которой хозяйка обращалась крайне редко.
Та Анна, которая все еще умела чувствовать…

Венский вальс. Чудо, появившееся в светских кругах совершенно недавно – буквально двумя-тремя годами назад, но уже успевшее завоевать людские сердца. Изящность и плавность движений, прекрасные изгибы корпуса, головокружительные повороты и будто невесомое, мягкое скольжение над полом. Однако же, многим казалось, что этот новый танец весьма шокирующий – да где это видано, чтобы кавалер при всех обнимал барышню за талию и прижимал к себе?! Но ведь кто знает, может быть через несколько лет венский вальс будут танцевать по всему миру?
Анна усмехнулась своим мыслям, - и вновь улыбка, такая… Фанатичная? Нет. Преданная? Почти. Дово-о-ольная, господа. Притом до крайности. Но вдруг замерла на месте, вспоминая о том, о чем лучше вовсе молчать…
Любовь… Разум Анны на мгновение будто бы затормозил время, перенес ее в иное пространство. Девушка невидящим взглядом уставилась в пол под ногами.
Любовь. Она разучилась верить в это глупое и простое чувство, придерживаясь концепции, что тех, кто любит нас, нужно убивать.
.....Лучше прямо сразу, как только заметишь этот собачий взгляд, неотрывно следящий за твоим лицом, эти брови домиком и рот арочкой, эту манеру бродить за тобой из комнаты в комнату и все время держать тебя в поле зрения. Разумеется, жалко, и кажется, что пока не за что. Но сделай это сейчас, иначе будет поздно. Потому что он, любящий человек, выроет неподалеку теплую затхлую норку, из которой будет некоторое время наблюдать за тобой, а потом начнет наступать, слегка подталкивая и даже подтаскивая, чтобы ты просто заглянул, только одним глазком посмотрел, как у него всё замечательно. Ну да, уютненько…. Всегда тепло, еда, чистая постель, множество занятных безделушек, каждую из которых он готов подарить тебе, - мило, хотя и душновато. Ближе к зиме тебе начинает казаться, что это даже хорошо, когда ниоткуда не дует. Возможно, в этом году ты устоишь и, кое-как перезимовав в сугробе, встретишь весну свободным, почти свободным, потому что между лопаток у тебя поселится ощущение красной точки, оптического прицела этого любящего взгляда. И ты привыкнешь, что иногда всё-таки нужно звонить. Хотя бы отвечать на письма. Хотя бы есть чужую стряпню раз в неделю. Хотя бы спать с этим человеком раз в десять дней. Потому что любит. Потом приходит неизбежное чувство вины – кажется, что ты губишь его жизнь, бездумно пользуясь теплом его сердца и ничего не давая взамен. И однажды, когда вечер твой будет особенно одиноким, ты придёшь к нему без звонка и останешься. Потому что приятно увидеть, как его лицо озаряется счастьем только оттого, что ты рядом. Чувствуешь себя волшебником. Нужно ли говорить, как это закончится? Как его объятия станут все теснее, твое личное пространство всё меньше, его просьбы превратятся в требования и счастье на его лице сменится капризно-раздражительной маской.
Поэтому убей ее сейчас.
А потом, когда останешься один, загляни в шкаф и достань из-под вороха белья фотографию того единственного, кому хотелось отдать свою жизнь, кто умел делать тебя счастливым, от кого невозможно было отвести глаз.
Того, кто когда-то убил тебя....
Того, кто не оставил тебе ни единой надежды на существование, сделав бездушным и циничным – та самая маска сволочи, так привычная многим из нас. Конечно, всем намного проще надеть на себя маску безразличия, отстраниться, но риск, что кто-то поступит так же с вами велик. Хотя Анне, на самом деле, было глубоко все равно, что о ней думают и как с ней поступают – она терпеть не могла все эти знаки внимания, осторожные прикосновения, эти удушающе-милые глаза, эту преданность… Она предпочитала оставаться одиночкой, не думая ни о ком и не строя никаких планов. Ведь так проще, а она уже чертовски устала…
Но сейчас, кажется, все ее планы и мысли о счастливом одиночестве рушились, словно карточный домик.
- Если что, мы ведь всегда сможем напеть ритм, - мягкая улыбка и отсутствующий взгляд.. Тряхнуть волосами, приводя мысли в порядок и отгоняя жуткие призраки прошлого – им не место сейчас в этом театре, между двоих оперных певцов.
Ее прекрасное меццо-сопрано снова взорвало удушающую тишину – первые шаги танца, прижаться к Северино, словно маленькая испуганная девочка, готовая пронзительно завизжать о любого подозрительного звука, да резко забиться в угол, закрывая голову руками.
Только… Не убей вновь мою душу.
Пора учится отгонять внезапные приступы категорической меланхолии.

Едва уловимый ритм биения сердца, в унисон, дыхание на секунду замирает, боясь потревожить эту невесомую и богемную идиллию. Губы Анны не сжаты более в одну ровную линию – место ей уступила мечтательная улыбка, легкая, и вполне многообещающая. Летящие шаги, изящество движений и тонкость танца – они растворились, абстрагировались от внешнего мира, полностью сосредотачиваясь даже и не на технике, а друг на друге. Его рука блуждала по изящным изгибам тела светловолосой оперной дивы, а она же, в свою очередь, чуть крепче сжала ладонь Северино. Голоса – в унисон, дыхание, шаги, биение сердца – единый ритм, простой в своем исполнении, но непременно очаровательный и гипнотизирующий. Хитросплетение судеб, жизненные проблемы, обязательства и клятвы – все сейчас отошло в сторону, уступая место сказочному венскому очарованию.
Однако, все хорошее склонно к завершению, и, увы, наше маленькое чудо тоже нашло свою развязку. Пытаясь выровнять сбившееся дыхание, певица замерла на месте – все же, мода века вторила негласным правилам корсетов, и, как известно, иногда результат был весьма предсказуемым. Некоторые светские леди, например, ухитрялись инсценировать обмороки прямо перед понравившимися им молодыми людьми, сочтя этот способ за оригинальное знакомство. А Анна лишь стояла на месте, считая, что вновь опуститься на холодный мрамор пола уж будет совсем не этично.
- Спасибо, синьор, - выдохнула девушка, - вы подарили мне поистине чудесные минуты, - в ее глазах отражался неподдельный восторг, поблескивая искорками радости. Да, этот человек сумел отвлечь девушку от ее проблем, и за это ему полагалась награда…
Вообще, Стораче, среди своих близких знакомых и чете бывших любовников, слыла довольно-таки противоречивой леди. Кто-то говорил, что она безумна и жестока, равно как ее действия и поступки. А кто-то вторил, что наоборот – она мила и чертовски нежна. На самом же деле, все зависело сугубо от настроения.
Лучезарная улыбка:
- А у вас красивые глаза, - и, совершенно не давая Северино опомнится, девушка быстро приподнялась на носочках, оставляя на его щеке прохладное прикосновение собственных губ. Затем гибкой тенью скользнуть за его спину, соло тонких пальчиков по плечам мужчины…
- И волосы, - на секунду вплести свои бледные пальцы в его густую шевелюру цвета вороного крыла, а затем, смеялась, отойти ровно на два шага назад, но лишь для того, чтобы просто покружиться на месте, раскинув руки в сторону, удивляя пустой театр собственным заливистым смехом.
И плевать.
Ведь ей действительно было хорошо.

Шутливый реверанс в ответ на столь пламенную речь – кажется, она такая несерьезная, легкомысленная и веселая, совершенное новое амплуа. Ледяная гордость осталась за порогом, уступив место изящной кошачьей грации и легким полуулыбкам, от которых так сладко кружится голова.
- You are perfect, - с ее уст так легко слетали слова о том, что Северино прекрасен – слова на таком родном, но в то же время, таком далеком английском, - и я вас прощаю, - после его минутного безумия, которое хотелось вновь и вновь ощущать сотнями мурашек по коже. Той самой вспышкой безумия, танцующей на самом краю сознания, прекрасной дрожью рук…
Кольцо его рук на талии, ненавязчивое, но в то же время столь многообещающее объятие. Ей было интересно, насколько далеко все может зайти, был ли ее эксцентричный знакомый столь же смел, как и она? Вновь чуть приподнять уголки губ в загадочной полуулыбке, приподняться на носочках, и прикоснуться тыльной стороной ладони к его щеке, провести вниз, до самой шеи, и, будто играя – за ворот рубашки, к линии ключиц, все так же невозмутимо улыбаясь.
Сумасшествие, но в то же время, сердце пропускает пару ударов, и дыхание на секунду замирает. Белокурая голова – набок, словно любопытная кошка, небесные глаза смотрят с интересом и легкой долей вызова.
Black black heart why would you offer more?
Тонкие бледные пальчики в нерешительности теребят первую пуговицу его белоснежной рубашки, а разум отказывается понимать и принимать эти действия, вторя – что так неправильно, что это кошмар, бред, ужас, нужно бежать отсюда со скоростью света… Но нет.
Все та же хитрая улыбка.