Катарина почему-то всегда любила репетировать рано утром. Экипаж проезжал по почти безлюдным улочкам, солнце светило ещё совсем не ярко, не жарко – как-то по-особенному нежно. Воздух был свеж, а улицы не наполнялись обычным шумом. Ещё хотелось спать, в голове крутились отрывки ночных снов-приключений, а сердце билось немного быстрее – от волнения, от предвкушения любимого занятия, встречи с...
Она репетировала, конечно, не только со своим бывшим учителем, маэстро Сальери. Но было в занятиях с ним нечто особенное, какая-то необычайная атмосфера взаимопонимания и, наверное, уважительного отношения обеих сторон друг к другу. Некоторые относятся к певцам и музыкантам лишь как к инструментам в своих руках – от придворного композитора же она никогда не видела такого пренебрежения. Зато она видела нечто другое.
Когда-то, казалось, вечность назад, когда Катарина брала у Сальери уроки, она мечтала о нём так, как мечтают в романах, обращала к нему свои мысли по ночам и видела его в снах. Конечно же, она ни на что не надеялась – он женатый человек и уж наверняка может найти себе любовницу поинтереснее, чем простая певица, ничего не добившаяся в этой жизни. Но позже, когда она оторвалась от него и начала самостоятельную карьеру, иногда возвращаясь к своему маэстро, чтобы принять участие в той или иной его постановке, девушка начала замечать то, чего никогда не замечала раньше – что он уделяет ей... Внимание?
Катарина знала, что в этом «спектакле» она лишь куколка в его руках, сегодня она ему нравится, а завтра нет – ведь у него не было перед ней никаких обязательств, их и не могло быть. Знала, и... Покорно приняла свою роль. Сердцу не прикажешь, как говорят романтики.
Итак, этим утром Кавальери вошла в один из театров Вены, в котором должна была пройти очередная репетиция новой оперы Сальери. Певица явилась немного раньше – она любила пройтись по залу в одиночестве, коснуться рукой обивки сидений, бросить взгляд на люстру над головой, подняться на сцену и несколько раз измерить её шагам, вспоминая свою партию, а заодно успокаивая нервы.
Вскоре начали приезжать музыканты, которые устраивались на своих местах, настраивали инструменты и вполголоса переговаривались – в театре стояла присущая только ему тишина, и каждый боялся нарушить её своим голосом, чтобы после не ощущать неловкости. И конечно, сам придворный композитор всегда требовал от них быть потише даже во время перерывов.
Повторив свои слова, Катарина спустилась в зал и села на сиденье в первом ряду, с интересом рассматривая сцену – она всегда находила занятным представлять себя со стороны, обдумывать то, куда встать в тот или иной момент, чтобы смотреться выигрышнее.
Маэстро опаздывал, и певица начинала нервничать.

Катарина задумалась о чём-то совсем простом, отвлекая себя от посторонних мыслях – о ткани на новое концертное платье, кажется. Ткань... Наверное, она должна быть красной. А может, тёмно-зелёной? Где же вас носит... Нет, решено: она будет красной. Хотя...
Она уловила шаги композитора, ещё когда он только входил в зал, но не стала оборачиваться, дожидаясь, пока он, как всегда, подойдёт поздороваться с ней. Кавальери терпеливо слушала его приветственные слова по отношению к музыкантам и легонько улыбалась, хотя ей хотелось засмеяться от счастья и подбежать к нему самой – как не подобает делать настоящей леди, конечно же.
- Доброе утро, герр Сальери, - улыбнулась певица, немного смущённо смотря на него из-под ресниц. Я когда-нибудь привыкну к таким его приветствиям? Кажется, никогда. А сердце бьётся так, что ещё немного, и я потеряю сознание. Вы хоть понимаете, как действуете на меня, маэстро, управляя не только моим голосом, но и моей душой?
- Давайте начинать – мы вас заждались, - вежливо проговорила Катарина, поднимаясь на сцену, и заняла место, которое присмотрела себе из зрительного зала. Украдкой, она наблюдала за Сальери, с интересом изучая его глазами. Девушка вспоминала, как увидела его впервые: ещё совсем неопытной, маленькой, глупой... Отец привёл её к нему, договорился с маэстро о чём-то, пока Кавальери дожидалась в гостиной с чашкой так и неначатого чая – от волнения сжимался желудок и чуть тряслись руки. Потом дверь открылась, и отец коротко поцеловал её в щёку и оставил на что-то вроде прослушивания. Как она сначала боялась глаз маэстро, которые будто смотрели в самое сердце, с насмешкой! А после узнала, что и такие глаза умеют иногда улыбаться. И со временем прониклась к учителю не только уважением, но и глубокой симпатией.
Кожа, где касались шеи его губы, ещё словно горела, и Катарина еле заметно улыбнулась, незаметно проводя по ней пальчиками. Таких знаков внимания от него она видела ещё немного, но всё чаще замечала, будто что-то изменилось, не между ней и этим человеком, а наоборот, словно искорка то и дело вспыхивала и тут же угасала. И так хотелось её удержать всеми силами.

Боже, он не сводит с меня глаз, это же просто... Неприлично? Зачем он так играет со мной? Неужели он не видит моих чувств? А если видит... Зачем даёт мне столько надежды? – думала Катарина, не сводя глаз со своего маэстро – закатанные рукава рубашки, сосредоточенный взгляд, слегка искривлённая линия губ, стоит чему-то пойти не так и спокойная, лёгкая улыбка, когда мелодия льётся ровным потоком. Музыка заполняла тишину театра, и Кавальери невольно представляла себе реакцию слушателей – здесь они могут улыбнуться, в этот момент замрут в изумлении... Да, так и должно быть. Дирижёр управляет музыкой, а музыка управляет людскими сердцами – как это потрясающе красиво и правильно! Ведь разве не за этим нужна музыка? Чтобы люди обращались к ней в минуты горя и радости, позволяя ей вести себя за собой в совершенно особенный мир – мир искусства. Музыка может заставить смеяться и плакать, может разжечь в душе огни, а может успокоить, побудить к действию или переменить мысли. Как скучна бы была жизнь, если бы музыки не существовало!
Но иногда случается, что вовсе не музыка, а сам музыкант словно тянет невидимые ниточки души и полностью меняет ход мыслей, вызывает всё новые и новые смелые мечты. Ничего не скажешь, Антонио Сальери был умелым дирижёром – и своей оперы, и своей дивы.
Смотрит и смотрит... Может, что-то не так? Что-то в моём платье, моей причёске? Моём голосе, в конце концов? Но он не смотрит осуждающе, он словно... Делает мне комплимент взглядом, весьма открытый, даже нескромный... Никогда не замечала, чтобы он обращал на меня столько внимания. Только не надеяться лишний раз, только не надеяться...
Всё же, Катарина забылась в музыке, внимательно слушая её, замечая все неточности и наоборот, отмечая преимущества, вовремя выходя из какого-то транса и вливаясь в общую мелодию, стараясь ни в чём не ошибаться.
- И, конечно же, моя дива как всегда великолепна... – проговорил Сальери по окончании партии, после того, как высказал замечания музыкантам. Он медленно поднялся на сцену, и Кавальери вдруг почувствовала, как у неё начинают подкашиваться коленки от одного его голоса и взгляда. Что вы со мной делаете, маэстро?..
- Всё это только благодаря вам, герр Сальери. Ведь это вы научили меня всему, разве нет? – улыбнулась Катарина, невольно делая шаг вперёд, ближе, стараясь смотреть композитору в глаза в ответ.

Конечно, это он её всему научил, но есть нечто такое, о чем грезят все мужчины, почти все мужчины, и этому никто, собственно, женщин не учил. Они уж родились такими, сводящими с ума, умеющими один взглядом вознести к небесам и показать всё свое отношение к представителям сильного пола. Нет, конечно есть куча исключений, скромниц и старых дев, но подавляющее большинство женской половины музыкального общество Вены были отъявленные карьеристки и нимфоманки. Собственно говоря, Антонио был совсем не против такого расклада дел. Его супруга была скромницей, умницей и лучшей женой на свете. А вот любовница... Любовницей Сальери представлялась как раз такая женщина, как Катарина. Страстная, давно знакомая, родная сердцу и желающая стать родной и его телу... Да, увы, особого романтизма композитор не испытывал по отношению к прелестной Катарине. Музой, недосягаемым образом скорее представлялась Симона Д'Арко, но эта история слишком длинная и запутанная, чтобы сейчас её рассказывать.
Мужчина стоял буквально в метре от своей ученицы, не сводя с неё глаз и весьма недвусмысленно улыбаясь. Ещё один шаг, за тем шаг Катарины...
-Так отблагодарите же меня, прелестница, - вновь лукавая улыбка, руки композитора притянули к себе диву, а губы их сплелись, то ли благодаря самому Сальери, то ли это пожелала сделать Кавальери...